Своеобразие зимней подводной охоты заключается еще и в том, что иногда в довольно пустой, на первый взгляд, безрыбной реке, охотнику приходится свою добычу буквально выкапывать из дна.
Из-за недостатка воды в Можайском водохранилище, уже несколько лет Москву-реку мощным сбросом весной не чистят. Поэтому ниже водохранилища дно реки быстро покрывается слоем ила толщиной до полуметра. Вот из-под этого, где вязкого, а где рыхлого ила, да еще из-под свалявшихся скоплений мертвой подводной травы, и приходится порой подводным охотникам добывать свой нелегкий "хлеб".
...Среди отдельных голых стеблей рдеста редко попадались небольшие плотвицы и окуньки. Можно целый день проплавать и в толще воды ничего стоящего не обнаружить. Поэтому я никогда не проплываю мимо вытянувшихся на несколько метров по течению и прижатых им ко дну пучков подводной растительности. Эти темно-зеленые космы травы я, поддевая наконечником стрелы, приподнимаю и сдвигаю в сторону. Почти всегда под ними прячется плотва, окуни, подъязки. Попадаются и налимы. Причем рыба не бросается сразу врассыпную, а старается вновь забраться под прежнее укрытие. Большую часть плотвы и окуней в этот раз я подстрелил именно в этих укрытиях.
На ровном илистом дне мое внимание привлекла продолговатая, размером с мой ласт, куча слипшегося мусора. Она выглядела как-то неестественно, и я решил ее тронуть кончиком ружья. "Куча" дернулась и метнулась в сторону, постепенно превращаясь в крупного карася. Я, конечно, за ним, но человек проигрывает в скорости любой рыбе, и мой карась скрылся. Хорошо, что на пути у рыбы оказалась более или менее густая трава, и она в ней остановилась. Тут я и нашел ее. Нашел и не промахнулся: на кукане у меня добавился гибридный карась, бронзовый красавец около килограмма весом.
Еще одеваясь на берегу, я неудачно натянул шерстяной подшлемник, и теперь под резиновый шлем гидрокостюма понемногу поступала холодная вода. После двух часов пребывания в реке мои одежды вымокли до пояса, и я решил заканчивать охоту и вылезать из воды.
Направляясь к тому месте, где можно легко выйти на берег (в снегу нами пробита тропа и сделан проход в припае льда), я продолжал внимательно осматривать подводный ландшафт. И в том месте, над которым все мы проплывали и, может быть, не один раз, среди очень редкой травы на илистом дне обнаружил небольшую четкую ямку, похожую на угриную норку. Из нее никто не выглядывал, и в ней также ничего не просматривалось. Проплыл вокруг и осмотрелся — больше норок не было. Чтобы поднимающуюся со дна муть сносило, и она не портила видимость, отплыл не много вниз по течению и в полутора метрах от норки начал потихоньку прощупывать ил рукой. Этот давно изобретенный нами прием позволяет стронуть угря и заставить высунуться. Глубина ила оказалась здесь совсем небольшая — не более 25 сантиметров.
С каждым нырком я запускал руку в мягкое дно все ближе к норке, но никто из нее не появлялся. Уже подумал, что никакая это не норка, или угорь давно отсюда ушел, как дно передо мной от какого-то движения под ним нервно вздрогнуло. Из норки поднялось маленькое облачко мути. Теперь сомнений не было: угорь здесь, всего в нескольких сантиметрах от меня!
Рванулся угорь только тогда, когда моя рука погрузилась в норку. И как ни готовился я к этому, но момент начала выхода рыбы из ила пропустил. В следующую секунду стрелять было уже поздно, так как попасть в быстро извивающуюся "змею" почти невозможно. Кроме того, вид вылетающего из ила угря многих охотников завораживает, даже парализует, в какой-то мере. В это мгновение душу охотника заполняет вполне понятное чувство отчаяния, глубокая и острая тоска от потери чего-то очень ценного. С другой стороны, невозможно не залюбоваться увиденным: с почти метровой змееподобной рыбы сразу после того, как она покинула свое убежище, стекает налипший на нее ил, и извивающийся, стремительно летящий вперед в белесом расширяющемся шлейфе угорь, являет собой редкое и красивое зрелище.
Мой угорь выскочил сбоку, в метре от норы, развернулся и пустился наутек вниз по течению. Я за ним. И как ни молотил ластами, как ни нажимал, он все больше и больше растворялся в дымке, пока не исчез. Я сбросил немного скорость, но плыл в том же направлении.
И правильно сделал. Через каких-нибудь 5 метров я увидел его прямо перед собой, медленно извивающегося уже на самом дне. К счастью, он не юркнул сразу в ил или в свалявшуюся на дне траву. Стрелял я не останавливаясь, с ходу, и два зуба из четырех, имеющихся в наконечнике, пробили упругое, сильное тело. Этого достаточно, не сорвется!
На стреле угорь вел себя очень активно: извивался, оплетал гарпун и руки то с одной стороны, то с другой. Я, не мешкая, проткнул его иглой кукана, но сразу стаскивать со стрелы не стал — он бы посдирал с кукана всю ранее добытую плотву. Поэтому дал рыбе успокоиться, а потом уже выдернул из нее четырехзубец и, чтобы ограничить все еще сильной рыбине движения, быстро намотал свободную длину веревки кукана на передний груз.
Вообще, этот угорь, чуточку не дотянувший до полутора килограммов, вел себя совсем не по зимнему. В это время года они малоактивны, из своих убежищ выходят с неохотой, слабо сопротивляются на стреле и на кукане. Неудивительно, что своей победой над этим экземпляром я был очень доволен. Как и всей охотой, на которой мне пришлось не подкрадываться к добыче, как обычно, а "пахать".